— Спериан ждет тебя, Мо. Да приведет твоя последняя дорога к миру и свету.

Он поднялся наверх, в свою комнату. Там все перевернули вверх дном. Отодвинув сундучок с чистыми рубашками, он достал из тайника в стене шкатулку. Там лежало двенадцать золотых и немного серебра. Скилганнон ссыпал монеты в кошелек, натянул кожаные штаны, надел куртку с капюшоном. Обулся в высокие сапоги для верховой езды и сложил в холщовый мешок запасную одежду.

С мешком за плечами он прошел в бывшую отцовскую комнату. Там он взял из сундука короткий меч в кожаных ножнах и охотничий нож с костяной рукояткой. Продев ремень в петли обоих ножен, он опоясался, вытащил меч и попробовал лезвие. Оно оставалось острым.

Покончив со сборами, он постоял, обдумывая дальнейшие Действия.

Здравый смысл подсказывал ему, что надо уходить поскорее, тем же путем, через сад и поле, но горячее сердце отвергало доводы рассудка.

Старуха сказала, что Бораниус оставил в доме четверых, и один из них — Казенсис.

Они ожидают, что к ним придет неопытный юнец, вчерашний школьник.

Ну что ж.

Скилганнон с шумом распахнул парадную дверь и вышел на узкую, обсаженную деревьями улицу. Когда он стал ее переходить, из укрытия выскочили двое, оба с мечами. Сбросив мешок, Скилганнон выступил им навстречу и проткнул одному живот своим коротким клинком. Меч вошел глубоко, но благодаря желобку для стока крови легко вышел обратно. Второй замахнулся саблей. Скилганнон пригнулся и перерезал ему горло. Тот еще не успел упасть, когда Скилганнон перебежал под деревья и убил третьего, который только теперь надумал вытащить меч.

Справа мелькнула еще одна тень — Казенсис. Он попытался удрать, но Скилганнон догнал его и плашмя треснул мечом по черепу. Казенсис рухнул. При ярком лунном свете Скилганнон разглядел кровь у него на рубахе и на лбу. Когда он потащил оглушенного в тень деревьев, Казенсис стал упираться. Скилганнон стукнул его еще раз, эфесом, и тот со стоном обмяк на земле.

— Скажи Бораниусу, что я найду его, — сказал, склонившись над ним, Скилганнон. — Не сегодня и не завтра, но найду. Запомнил? — Скилганнон отвесил раненому пощечину. — Отвечай!

— Запомнил.

— Уверен, что запомнил. — Скилганнон двинул его кулаком в челюсть, убедился, что тот без сознания, и огляделся. Рядом лежал большой плоский камень. Скилганнон подтащил его к Казенсису, положил на камень его левую руку, расправил

пальцы и что есть силы рубанул мечом. Три пальца отскочили разом, мизинец скрючился и потому уцелел. Скилганнон перетащил камень направо и повторил процедуру, отрубив на этот раз все четыре пальца, а заодно и большой.

От боли Казенсис очнулся и закричал. Скилганнон уперся ему в грудь коленом и достал охотничий нож.

— Ты выколол ей глаза, подонок, — теперь сам поживи без них.

Вой Казенсиса не походил больше на человеческий крик.

Он все еще звучал в голове Скилганнона, когда на плечо ему легла чья-то рука. Он открыл глаза. Рядом стояли Друсс и Гарианна, в таверне было полно народу.

— Ну как, паренек, лучше стало? Тогда пошли. Старуха нас заждалась, а у меня на сегодня есть и другие дела.

ГЛАВА 12

В голове у Скилганнона стучало, во рту пересохло. Идя по гавани, он услышал, что за ними кто-то бежит, и обернулся.

— Вы куда? — спросил Рабалин, догнав их.

— В гости к колдунье, — ответил Друсс. — Веди себя тихо, парень, не то вместо тебя мы понесем назад лягушонку.

— Вы верно сказали: шутки вам плохо удаются, — обиделся Рабалин.

— Человек не может уметь все сразу, — беззлобно молвил Друсс.

У колодца Скилганнон задержался, достал ведро с водой и напился. Перед глазами по-прежнему плясали цветные пятна, желудок не желал успокаиваться. Он не мог отделаться от воспоминаний о той страшной ночи. Мертвые Спериан и Молаира не оставляли его.

— Ты чего? — спросил его Рабалин.

— Ничего, все в порядке.

— У тебя лицо серое.

Они пришли к Дренайским воротам. Сегодня их охраняли шестеро солдат в блестящих шлемах и красных плащах. Они приветливо поздоровались с Друссом и предупредили путников о волнениях, вспыхнувших ночью в городе.

— Зря ты не захватил свой топор, Друсс, — сказал один.

— Не сегодня, паренек, — ответил воцн. — Мы ведь просто погулять вышли.

Люди у ворот переглянулись и промолчали.

Гарианна, показывая дорогу, углубилась в путаницу улиц и переулков. В воздухе пахло гарью, встречные прохожие смотрели с неприкрытой ненавистью,

Рабалин держался поближе к Скилганнону.

Дома вокруг становились все более ветхими, жители все более оборванными. Грязные детишки играли на улице, тощие псы рылись в мусорных кучах. Гарианна пересекла пустую рыночную площадь, сошла вниз по развалившимся ступеням и остановилась у заколоченной таверны с дверью, заново подвешенной на кожаных петлях. Девушка отворила ее и вошла. Часть кровли обвалилась, и внутрь проникал солнечный свет. Среди обломков шмыгали крысы. Одна пробежала по ноге Рабалина. Он пнул ее и промахнулся. Гарианна перебралась через завал и постучалась в дверь, за которой когда-то помещалась кухня.

— Входи, дитя, — отозвался знакомый голос.

У Скилганнона свело желудок, кожа покрылась мурашками.

— Она правда колдунья? — прошептал Рабалин. Скилганнон молча полез через обломки вслед за Друссом. В темной, с заколоченными окнами, кухне светили две лампы, одна на покосившемся столе, другая на стене. Старуха сидела в кресле у холодной печки, закутав колени грязным одеялом. Черная вуаль скрывала ее лицо.

— Здравствуй, Друсс-Легенда, — с сухим смешком сказала она, подняв голову при виде вошедших. — Вижу, годы и на тебе начинают сказываться.

— Они на всех сказываются, — ответил он. Гарианна присела на корточки у ног Старухи.

— Это верно, — кивнула Старуха, и ее вуаль колыхнулась. Она перевела взгляд на Рабалина. — Помнишь себя в этом возрасте, воин? Помнишь, как манил тебя таинственный, огромный мир? Жизнь завораживала, смерти как будто и не существовало. Проходящие годы ничего не значили для нас. На стариков мы смотрели, не тая презрения. Как это они позволили себе дожить до такой дряхлости? Как посмели стать такими гадкими? Время — это рабовладелец, который отбирает у нас молодость, а потом вышвыривает вон.

— Не могу сказать, чтобы меня это мучило, — заметил Друсс.

— Еще бы, ведь ты мужчина. У женщин все по-другому. Первый седой волосок для них как измена. Они видят эту измену в глазах своих любовников. Сильно ли ты изменился, когда стал седеть?

— Я все тот же, разве что поумнел немного, надеюсь.

— Вот и я все та же. Я больше не гляжусь в зеркала, но не могу не видеть, как высохли мои руки и ноги. Не могу не замечать боли в суставах. А в душе я по-прежнему молодая Хеула, которая кружила головы своим односельчанам и знатным проезжим господам.

— Зачем ты звала нас? — вмешался в разговор Скилган-нон. — На трогательные речи у меня времени нет.

— Почему нет? Ты еще молод, Олек. Время в твоем полном распоряжении, это мне умирать пора.

— Ну так умри. Ты и так уже зажилась на свете.

— Люблю откровенных людей. Зажилась, говоришь? Твоя правда. Двадцать твоих жизней отмахала, дитятко. И расплатилась сполна за свое долголетие.

— Расплатилась за чужой счет, полагаю, — бросил Скил-ганнон.

— Я тоже внесла свою долю. Впрочем, ты прав, Олек. Я отнимала жизнь у невинных. Отравляла, резала и душила. Вызывала демондв, чтобы вырвали сердце у жертвы. Я делала это ради денег и ради мести. Но я не врывалась в город во главе войска и не истребляла всех его жителей. Не убивала детей. Не рубила пальцы и не выкалывала глаза беспомощному человеку. Поэтому прибереги свое негодование. Я Хеула, Старуха, а ты Проклятый, и нет у тебя права судить меня.

— Есть или нет, я все равно сужу. Говори, что хотела сказать, и избавь меня от своего гнусного общества.

Старуха помолчала и опять обратилась к Друссу: